Форум » Игровой архив. Flashbacks. » "Как ромалка барду гадала" - лето 697 года » Ответить
"Как ромалка барду гадала" - лето 697 года
Архивариус: Костер, летняя ночь и гитара – что еще нужно ромалам, чтобы чувствовать себя свободными? Смуглые руки, обнаженные плечи, темные волосы и звенящие браслеты – девушка играла на гитаре, прикрыв глаза и закинув голову. Пламя костра бросало причудливые отсветы на ее лицо, и ромалку, кажется, не задевало то, что на нее сейчас смотрят все, собравшиеся у костра. Лилит, так ее звали. Ее любили в таборе за голос, хорошего тембра, хоть и довольно низкий для женщины, за легкость нрава. Правда, девушка отличалась незаурядным упрямством, но пробуждалось оно не так часто, чтобы окружающие считали это проблемой. В целом, Лилит жила как пташка, никому не причиняя особенного зла, избегая ненужной любви мужчин и зависти женщин. Правда, за глаза ее иногда называли дурочкой, блаженной - ну разве будет нормальная девушка часами сидеть над гитарой, стирая пальцы в кровь, ведь всем известно, что это мужской инструмент. Но время, потраченное на овладевание гитарой, не прошло даром. Лилит своего добилась, гитара неплохо слушалась ее, а такого голоса в таборе не было ни у кого. Ничего удивительного, что когда ромалы хотели произвести впечатление на гостя, они звали Лилит. А гость был. С этим табором Хольстен завел дружбу несколько дней назад. Такой же неместный, как и они, бард чувстовал себя вполне уютно среди этих людей. Он знал, что табор собирался уходить еще вчера, поэтому был очень удивлён, когда очнулся днем посреди остановившегося на привал кочевья. Спина была смазана каким-то средством и перевязана чистым полотном. Поднявшись, он старался посильным трудом отблагодарить за заботу. А под вечер еще и начали праздновать - и он смеялся и пел с остальными. А когда костер прогорел, и остались немногие - просто вот сидел у затухающего огня, грел посеченные плечи, и пускал маленькие облачка дыма - сбор был что надо - дым из трубки легко смешивался с дымком от костра. А слух ласкали звуки странного инструмента. Видел его Йен впервые, да и не слышал раньше, как звучит. Вот и слушал пока, наслаждаясь и игрой, и ,чего там скрывать, играющей девушкой. Последний перебор и мелодия повисла в воздухе, не спеша растворятся в летней ночи. Лилит открыла глаза, осторожно отставила гитару и обвела глазами всех тех, кто ее слушал. Вот Лоло, ему всего десять и он задремал, пристроившись на коленях у матери. Злата гладит кудри сына, ласково поглядывая на девушку. Гито и Роман, братья-близнецы, сидят почти в одинаковых позах, подперев кулаками подбородки. Белые волосы гаджо, чужака, привлекают внимание даже ночью. Лилит склонила головку к плечу, сережки звякнули. Девушка приняла решение. - Хэй, милый. Говорят, ты знаешь, как держать в руках инструмент. Рискнешь сыграть после меня? Йеннард усмехнулся предложению Лилит. – Всякое говорят…попробую, наверное. Хотя мне хотелось бы еще тебя послушать. Он пошарил позади себя по тканому покрывалу, на котором сидел. Там, в чехле, лежала его арфа, защищенная от волн кострового жара его телом – чтоб не «поплыло» звонкое дерево от перепада температуры. Пальцы нащупали тиснёную кожу. Хольстен положил чехол себе на колени, потом выбил из трубки прогоревший сбор, убрал в кисет на шее, вытер руки мягкой тряпочкой – чтоб не портить струны потом или грязью с рук. Из чехла доставал свою «попутчицу» бережно, так что сразу было видно, как он ей дорожит. Строй держался хорошо – не пришлось ничего поправлять. Знал довольно много веселых танцев и лирических разных баллад, но обстановка была не для них. Пошевелил пальцами, вспоминая мелодию. Её он тоже когда-то писал в дороге. На старом торговом тракте, вившемся над обрывом. А под обрывом бушевало море. Музыка была отчасти схожа с мелодией Лилит, рассказывала о теплом ветре и что-то в ней было от морского шелеста. Лилит опустила голову, слушая чужака, заправила за ухо темную прядь. Ромалы никогда не использовали арфу, но мелодию оценили по достоинству, слушая про свободу, ветер и дорогу. Лилит молчала, пока играл бард, покачиваясь в такт, смуглой ладошкой отбивая ритм на колене. Музыка стихла. - Хорошо, – деловито произнесла девушка. - Почти совсем ромал, - знающий понял бы, насколько высока похвала. Ромалы – дети дорог, но все как один они бережно хранят свои традиции и обычаи. Они с удовольствием принимают в свои таборы чужаков на время путешествия, но никогда не пустят его в свой внутренний круг сразу. Пусть попытается доказать, что достоин, а уж табор посмотрит и решит, достаточно ли у него в сердце и душе того, что делает странника избранником богов. Впрочем, барду это не пока грозит, слишком недолго он пробыл в таборе. Злата затянула что-то протяжное. Костер догорал. Лилит подсела поближе к чужаку, отмахнувшись от братьев, решивших, что она уходит. Слишком хороша была ночь, чтобы заканчивать ее так скоро. - Хочешь погадаю? Хольстен засмеялся, довольный похвалой. Он завершил мелодию, затем поставил инструмент подле себя, на случай, если вновь захочется сыграть. Когда девушка подобралась поближе, он немного отодвинулся, чтобы дать место и не стеснять её. Нагревшийся за день песок, медленно отдавал тепло, и сидеть на нем было вполне приятно. Когда Лилит предложила погадать, Йен не стал задумываться. Это было бы интересно, да поговаривали, что некоторые таборянки и вправду могли нагадать истинную судьбу. - Хочу...а что тебе для этого нужно? - спросил бард. - От тебя – ничего. Лилит присела рядом, подобрав яркие юбки со множеством оборок и подогнув под себя смуглые, и чего греха таить, грязные ножки. Ромалки предпочитали ходить босиком, когда это возможно. Затем девушка открыла маленькую поясную сумку, и не без усилий достала из нее что-то мелкое, аккуратно завернутое в ткань. Лилит держала предмет в руке бережно, но не так, как держат золотые кольца, а с той опасливой, почти испуганной угловатостью, с какой держат младенцев люди, не привыкшие к детям. То ли Гито, то ли Роман подкинули поленьев в прогорающий костер, и лицо ромалки в свете ожившего пламени почти утратило миловидность. Уж по крайней мере, сейчас ни у кого не возникло бы желания назвать ее милой девушкой и потрепать по щечке. Со значением поглядев на барда, Лилит наконец вытряхнула на ладонь содержимое свертка и протянула ее сидящему рядом мужчине. - Бросай. Йен осторожно взял в руку кубики, разровнял песок между собой и Лилит. Сложил ладони стаканом, несколько раз встряхнул звонко щелкающие косточки. Была у барда одна особенность. Если играл не на деньги - выигрывал. Вот и в этот раз выпали три шестерки. - Хм...как-то так - сказал Хольстен, глядя на заветные точки. Лилит посмотрела на кости - три кубика довольно тонкой работы, достались ей от матери, а той от ее матери, и дальше, и дальше, на много поколений назад, как это было принято среди ромал. Кости были тяжелые, всегда прохладные и блестящие, отполированные прикосновениями. Ромалка подняла брови, прогнала желание заставить барда кинуть второй раз. Миона вообще не больно-то ласкова к своим последователям, а уж если заставить ее повторять... - Хорошо. То, что Лилит делала дальше, не было понятно чужим, и даже свои временами посматривали косо. Большинство ромалок гадало не так. Откинув волосы назад, Лилит подвинулась, чтобы не закрывать слабеющий свет костра, облизала палец и проверила ветер. Хмыкнула и, подобрав тонкий прутик, обвела кости кругом. Еще раз оценила получившуюся фигуру, глянула наверх, и стала рисовать что-то между кубиками. - Везучий какой, да? Любят тебя боги. Как город, так по тавернам пропадаешь, да? Играешь, вино пьешь, - не отрывая взгляда от своих спиралей, Лилит обратилась к барду, просто чтобы не уходил мыслями далеко. Сейчас он рядом нужен не только телом, но и мыслями. Хольстен ухмыльнулся, кивнул. - Может и везучий. А что любят - так не сказал бы. Не больше чем остальной придорожный народ. По тавернам - оно конечно да. и вино тоже - хмелею медленно. Только на деньги не играю, нет. Знаешь, как в учениках еще ходил - наставник заказал, строго-настрого. Такое у него было условие - бард не должен играть на деньги, у него другой заработок. А вот на что другое - это пожалуйста. Он последил за действиями ромалки, вместе с ней поднял голову к небу. Звезды высыпали - на всё небо. Те, что в городе коптящем почти не видны, в дороге раскидываются широко, даже самые мелкие четко видны. Даже сначала знакомых звезд не видно. Но путеводные звеждочки глаза привычно отыскали. Отчим, Теман, показывал их ему, сидя на облучке фургона. " - Вороний глаз, видишь" - и указывал на ярко-синюю звезду длинным крепким пальцем. серебряное кольцо на пальце отражало блеск звезды. Обрешетка фургона мерно поскрипывала. - А вообще я там больше пою. Таверны-то встречаются нечасто, а я люблю ходить там, где еще не был, так что часто хочется сменить место побыстрей. Вот и не упускаю шанса. Лилит тихонько вздохнула и посерьезнела лицом. Шутки закончились. - Ну слушай, дорогой, всю правду скажу, - Лилит опустила тяжелые веки, обхватила руками колени и затянула протяжно. - Ждет тебя дорога длинная, путанная да запетляная. В темном городе найдешь старое зеркало, через него полюбят тебя люди лихие, лихие, да тебе верные, но многие несчастье примешь через них. Многие женщины будут тебя ждать, да немногих ты увидишь, назад оглянувшись, и только одна сможет родить тебе истинное дитя твоего сердца. Дочь. Лилит распахнула потемневшие глаза, в которых отражалось звездное небо. Страшна была ромалка сейчас, ох. страшна. - Не садись на стул о трех ножках, не пей черничной настойки, бойся рыжих женщин, пегих лошадей и кошек с обведенными глазами. Всссеееоо. Скулы Лилит запали, губы побледнели, а темные волосы обвисли слабыми прядями. Мгновение спустя ромалка повалилась набок и так и осталась лежать, обратив к небу пустые глаза. Вначале бард слушал с интересом, но без настороженности. Зато потом, когда интонации и внешность ромалки стали неуловимо меняться, Йеннард насторожился. Голос её стал глубже и прямо таки притягивал внимание. Парень слушал, широко раскрыв глаза предсказание про дороги, женщин... но когда лицо девушки стало совсем неотмирным и она начала вещать что-то о запретах, Хольстен нервно сглотнул. "Вот те раз...думал, такое только в сказках и бывает...неужто узелки гейсов завязала...помогите, боги..." И вот тут произошло странноею Лицо её будто что-то выпило, как чашу до дна, посерело оно - и Лилит упала набок, странно подставив небу лицо. Бард отмахнулся от жутковатого оцепенения, наклонился над цыганкой. Губы её были бледными, она не дышала. "Обморок" - было первая мысль. Йеннард отвесил ромалке несколько крепких пощечин, рванул прочь с шеи нанизанные на нитку украшения, чтоб не пережимали шею. Но цвет лицу и сознание не торопились. - Эй! Роман! Гито! Сюда, с ней что-то случилось! - воскликнул бард, приникая ухом к груди девушки, надеясь услышать биение сердца. Братья кинулись с барду, и оказались рядом с упавшей девушкой первыми, однако, толку с этого не получилось. Растолкав каменные изваяния, в которых превратились два остолопа, на колени перед Лилит упала Злата. - Боги! Что ты с ней сделал, гаджо? Женщина перешла на старый диалект, судя по интонациям, продолжая ругаться и богохульствовать, а руки, между тем, рванули рубашку на груди девушки. Быстрым движением ромалка нащупала пульс, и, убедившись в его отсутствии, закричала на парней. - Отойдите! Прочь, дайте место! Злата сложила ладонь на ладонь и принялась нажимать на грудную клетку ромалки, на каждый четвертый толчок выдыхая воздух в посиневшие губы девушки. Секунды перетекали одна в другую, как песчинки в часах, судорожные ругательства Златы становились все слабее. Братья растерянно топтались на месте, не зная, бежать им за подмогой или остаться рядом со Златой, которая выдерживала ритм, что-то глухо приговаривая. Ромалка своего добилась. Боги решили, что такая как Лилит им пока не нужна. Незадачливая гадалка наконец с хрипом втянула в себя воздух и заскребла пальцами по песку. Злата откинулась назад и оттерла влажный лоб. Потом повернулась к барду. - И что же вы натворили здесь, дети? Объяснять, что ничего плохого он Лилит не делал, времени не было. старшая ромалка, кажется, знала, что делала и Хольстену не оставалось ничего, как просто быть рядом, уткнув колени в песок и сидя на пятках, на случай, если нужно будет сменить женщину, когда та устанет. Но не понадобилось - Лилит задышала сама - и Йен вдохнул сам - и не заметил, как задержал дыхание. Со стороны можно было видеть, что лицо у него не намного румянее чем у гадалки, потому что пока её понуждали дышать, в голове проносились вихри малоприятных мыслей. Основное направление было - что он чего-то не то учудил, сбил какую-то хитрую систему - и боги решили прибрать девушку из-за этой оплошности. - Гадала она мне. Вот и все. - ответил бард, сведя вместе края разорванной ткани на груди у Лилит. Потом встал и отошел в поисках воды. Вернулся с деревянной чашкой, с неё падали в песок прохладные капли. Он чуть приподнял ромалку под плечи. - Ты выпей, выпей немножко, оно полегчает. можно было бы и вина дать, но где делась его фляга, Хольстен не знал. Лилит глотала воду, проливая половину на грудь. Как поняла, что больше не может, замотала головой, чтобы бард отпустил и неловко, без прежней грации подобрала под себя ноги, запахивая разодранную рубашку. - Ну ты даешь, Картан. – Картан, перекати-поле. Колючий комок сухих стеблей, что бежит рядом с дорогой и поперек дороги, предвещая скорую встречу и перемены. Все, имя среди ромал гаджо дано, впрочем, какой он теперь гаджо. Лилит еще немножко поглазела на свежепоименованного, то ли с ужасом, то ли с восхищением, а затем тяжело поднялась и поцеловала женщине руку. - Жизнь должна, мамо. Злата величественно кивнула, подхватила сына, цыкнула на братьев и ушла, уведя их всех с собой. Среди ромал не было принято долго удивляться и говорить лишние слова. Лилит покачала головой, подхватила кости и потянула Картана за рукав. - Пойдем ко мне. Расскажу все. Бард плеснул остаток воды на ладонь и вытер вспотевшее лицо. А потом начал собирать рассыпавшиеся по песку бусинки в эту самую чашку, чтобы потом вновь нанизать. Поэтому он вначале даже и не заметил, как ему дали новое имя. А потом усмехнулся, показывая крепкие ровные зубы. Когда девушка потянула его за рукав, он просто пошел следом, вокруг костра, потом туда, где стояли фургоны, повозки, и хрупали ячменем кони. Кони, надо сказать, были просто загляденье. Даже не статью поражали а тем, как выпестован был самый захудалый коняжка. Возле её фургона бард остановился перевести дух. Все-таки палач не зря ел свой хлеб, даже сейчас Хольстен был слабоват и мыслено выл от боли в мышцах. - Я мало знаю обычаев твоего народа. Тебя не осудят если ты будешь с мужчиной наедине? - спросил он.
Ответов - 8
Архивариус: Лилит незло фыркнула. Эти дикие, дикие гаджо, как любила говорить ее тетка. - Не осудят. Что здесь плохого, а? Подтянувшись, они залезла на высокую ступеньку и запустила руку в щель между стенкой фургона и местом возницы. Насилу нащупав ключ, она отперла дверцу и, развернувшись в дверном проеме, одарила Картана скептическим взглядом. - Залезешь или помочь? Сама Лилит от приступа отправилась моментально, будто не она недавно хватала воздух посиневшими губами и закатывала глаза. Картан, однако, явно еще находился под впечатлением от свидания с палачом, так что Лилит не нашла ничего зазорного в том, чтобы предложить помощь. Как большинство ромалок, девушка она была крепкая, кочевая жизнь не способствует хрупкости. Ожидая ответа, Лилит полуобернулась, быстрым взглядом окидывая свое хозяйство. Вдоль стены шла лавка, на которую Лилит накидала подушек, у второй стоял высокий шкаф с плотно запирающимися дверцами. Сверху на шкафу лежала небрежно заправленная постель, к стене приделаны перекладины-ступеньки. Маленькая печь и все, что нужно для приготовления пищи, располагались ближе к задней стенке. Внутри стены фургона были выкрашены краской теплого оттенка охры, красные, рыжие, желтые покрывала, подушки валялись повсюду, на полу был расстелен плетенный из полосок ткани коврик. Внутренняя обстановка фургона не оставляла ощущения беспорядка, но забытые на плоском блюде длинные серьги, мягкие туфли под лавкой и собранное из цветных камешков ожерелье, свисающее с ручки шкафа, говорили о том, что хозяйка не утруждает себя ежедневной уборкой. - Ну так что? Ну здесь все-таки Мадлонг. Они своим девушкам и лица закрывают. - пожал плечами бард. - Спасибо, но я сам. А то совсем расклеился, стыдно посмотреть - усмехнулся он, забираясь внутрь фургончика. - А уютно у тебя тут - прокомментировал он, осмотрев внутреннее помещение, всякие мелкие предметы, коврик на полу создавали ощущение вполне обжитого дома. - Может я огня выкрешу, или так посумерничаем? Хольстен сел возле приоткрытой двери, оперся спиной о невысокую притолоку. - Про что ты мне рассказать хотела, красавица? То Мадлонг, а то мы, ромалы, народ вольный. Посмотрела бы я на того, кто Яранде попробовал бы лицо закрыть. О ссорах Яранды и ее мужа в таборе ходили легенды. Звенели чашки, вопила Яранда, сквозь зубы ругался муж… В общем, не учил никто женщин табора тому, что оседлые называли «девичья скромность». - Спасибо. Да выкрести, почему нет. Привставая на цыпочки, Лилит пошарила на верхней полке и вытащила выдолбленную из какого-то диковинного фрукта-овоща флягу и два бокала. Во фляге было вино, притом неплохое. - Что ж тебе сказать, Картан. – Лилит присела рядом с бардом, протягивая ему один из бокалов. – Накрыло меня, когда тебе гадала. Скажу честно, какие-никакие способности по части Мионы-матери у меня всегда были, вон, пра-прабабка знатной вещуньей была, но слабенькие совсем. Почти не проявлялись Так, для гаджо старалась. Им много не надо, глаза закатишь, голос пострашнее сделаешь и несешь всякую чушь, лишь бы красиво да непонятно было. А тут все по-настоящему. Да еще сильно так, как даже у мамки не было. Пригубив вино, девушка в первый раз после припадка посмотрела в глаза барда. - Поэтому на гейсы-то ты плевать не вздумай. Думается мне, настоящие они. Тут Лилит замялась. Нужно было сделать еще кое-что. Нужно ли… - В общем, вот. Мамка наказала первому, с кем настоящие способности откроются, отдать. Что внутри, я не знаю. Девушка достала из шкафа сверток, размотала тряпки, в которые была укутана узкая и длинная деревянная шкатулка-футляр и протянула ее барду. Йен распустил шнурок на шейном кисете. Обычно в таких носили обереги или там, горсть земли с родного порога, а у Хольстена были трубка, немного сбора в полотняной тряпице, огниво и кусочек трута. Сушеный гриб быстро затлел от искр, чуть раздуть - и можно разжигать свечу, что он и сделал. Желтоватый свет сделал жилище ромалки еще более тепло-обжитым. Он взял бокал, пригубил. Слушал внимательно. - Да уж, накрыло. Прям ни кровинки в лице у тебя не было. Хорошо что Злата оказалась рядышком. Я совсем не умею с такими обмороками разбираться, загубил бы тебя. - посетовал он. Йен улыбнулся в ответ на такой прямой взгляд девушки. - Поберегусь, поверь. Не одну балладу спел по замковым залам про то как могучий герой нарушил уговор с судьбой и долго и плохо помирал потом. Клянусь, ни один нарушивший гейс герой не умирал меньше чем три куплета. - сверкнула белозубая улыбка. - Вино, кстати, не из черники? - он скосил глаза вниз, где соблазнительно демонстрировал "чем хата богата" разорванный ворот рубашки Лилит, усмехнулся, уже второй раз за сегодня поправляя ей одежду. Он взял протянутую ему шкатулку как опасного зверька. Уж больно все было чудным сегодня. Спасение, потом это пропрочество. Теперь вот нежданный подарок, который ждал его, получается, не один год. Картан осторожно открыл крышку. Она подалась совсем без труда, как будто за петельками хорошо ухаживали и смазывали защелку. Внутри лежала флейта. От удивления у барда округлились глаза. - Вот уж спасибо тебе и твоей матери...правда я на флейте давно играл, когда еще мальчиком был...да и то так, дудочка была. Крыс мы изводили. Йен перевел взволнованный взгляд с девушки на флейту, затем взял в руки, осмотрел со всех сторон, улыбаясь. Наконец, приложил к губам и извлек из интрумента переливчатую трель. - Надо же... Как и благодарить вас за подарок то? - Пей, не бойся, - вернула улыбку девушка. – Хорошее вино, на черный день берегла. После того, как она отдала подарок, Лилит попустило. Только сейчас девушка поняла, как ее скрутило после припадка. Страшно было, страшно и непонятно, что делать с полученной силой. Настоящих провидиц мало не потому, что Миона скупа, а потому что мало кто может выдержать ее милость. С ума сходят, топятся, вены режут, а то и травятся девки, особенно, если нет рядом никого знающего. Лилит лихо запрокинула бокал вина, показывая донышко потолку. Отставила пустую посудин, смуглые щеки заметно порозовели. - За такое не благодорят. Судьба, га... Картан, баба капризная, обидеться может. Сыграй мне что-нибудь. - Лилит подперла щеку кулаком и подобрала под себя ноги. – Видно день тебе сегодня такой – мне играть. Бард усмехнулся, отпил половину, поставил бокал возле себя. Посмотрел, как осбеседница запросто обращается с вином. Да оно и к лучшему, не так будет её трясти поутру. Оно, небось, посильнее чем испуг. Шутка ли, одной ногой шагнуть за грань? Он сделал второй глоток чудесного напитка, облизнул губы. Да, вкус был что надо, редкость прямо среди этих степей и песчаных дюн. - Тебе виднее. Я сней не знаюсь, так только, под рукой хожу - усмехнулся он. - Добро, только вот твой подарок пока тревожить не буду. Боюсь не совладать. Я на арфе, ладно? Что хочешь? - Это верно. Мужчин она не жалует. - Почему-то ответ барда показался ромалке остроумным. - А что обычно девушкам играешь? Вот то и мне сыграй. Лилит снова наполнила бокалы, пригубила свой. Она не то, чтобы собиралась напиться, но внутри было все еще холодно. А чем греться, если не вином? В глаза барду девушка больше не смотрела, задумчиво катая между пальцами крупные бусины ожерелья, по одной поднося их к огоньку свечи. - Оставайся у меня Картан. Куда тебе будить кого-то еще, а я найду где тебя уложить. Блеснула Хольстенова улыбка, он расчехлил арфу, привычно пробежался пальцами по струнам и завел тихую, плавную балладу о том, как девушка гуляла у ручья, встретила юношу, который был пленен в волшебном холме Дивным народом и только день в году мог выходить на вольный свет. О том как она влюбилась в этого парня и решила сделать все что нужно для того точб его спасти. А для этого надо было встать на пути Дикой Охоты, среди которой этот юноша будет мчаться на коне, с коня его стянуть и в руках удержать. Так она и сделала, а её избранник обращался то в воду, то в змею, то в горячие угли. А девушка держала. И под конец даже королева Холмов, пленившая парня удивилась её мужеству и отпустила их обоих с миром. Закончив мелодию, он отставил арфу чуть в сторону, отпил вина. - Останусь. Мне здесь нравится. Пока гость пел, Лилит даже глаза прикрыла от удовольствия. На испуг и вино плавная баллада легла неплохо. Бард доиграл, девушка поцокала языком. - Хорошо. Только девушка эта все равно дура. Этот народец если кого забрал, никогда не отпустит. Лилит с удовольствием потянулась на узкой лавке, подобрала юбку, свесившуюся до пола, поправила разорванный ворот на смуглом плече. Добавила даже чуть свысока. - Это даже дети знают. Свеча давала неверный свет, по стенам фургона прыгали тени. Лилит любила свой дом, особенно по вечерам. Утром становилось заметно, что краска кое-где облупилась, стол поцарапан, а покрывало давно пора заменить. - Я никогда не уходила из табора, а ты, смотрю, многое повидал. Скажи мне, неужели и правда есть люди, которые всю жизнь сидят на одном месте? – Слушая барда, девушка вынула крупные серьги, избавилась от браслетов. Потрясла головой, ловко закинула украшения в плоскую миску на столе. – Мамка говорила, батя был из таких. Йен засмеялся. - Ну тебе виднее. Я их не встречал. И вообще - пусть верят. Для того ведь и написано чтоб верили, мол, любовь чудеса творит. Он смотрел на то, как девушка снимает с себя украшения, как будто прямо вот сейчас готовилась отойти ко сну. - Есть такие. Строят города, веси, деревни. И неплохо живут. Землю пашут, или там, охотятся. Кто-то ведь должен сеять хлеб, прясть шерсть. Иначе нам, перекатной голи, нечего будет на тело надеть. Мой дед содержал корчму. Мать только случайно оттуда ушла. От позора бежала. Йен почесал зудящую спину, усмехнулся. - а все равно счастье нашла в дороге. Отец мой был мужик что надо. А откуда родом был твой отец? Я думал, из здешних. Скучно. – Лилит поднесла бокал ко рту и оставила его в руках. – Ради чего живут? Она считала себя чистокровной ромалкой, да и выглядела копией матери – темноволосая, темноглазая, смуглая и яркая. Лицо девушки не было правильным. Пожалуй, скулы были широковаты, да слишком упрямый подбородок для женщины, а глаза могли быть и побольше. Не красавица, но нравная, не всякому понравится, но уж если понравилась, зацепит сильно. - С севера, с озер. Я его не помню. Бабка, пока жива была, часто рассказывала, как мать ради него оставила табор. Осела. Родила меня и угасла, так и не встала после родов. А все потому, что нельзя ромалам на земле сидеть, вся сила туда и уходит, в землю. - Вот как? ну кто на земле родился - тому боги и велели на ней сидеть. Ради того и живут. А кто при дороге - тому на дороге и быть. Все просто. Если боги не вмешаются - пахарь рыцарем не станет. - пожал плечами Хольстен. Он отхлебнул из бокала и вернулся к арфе, извлекая из инструмента тихие переливчатые звуки. - Мои корни тоже на севере, из предгорий. А как ты очутилась в таборе? Лилит покрутила в руках бокал и отставила, снова пустой. Про себя решила, что на сегодня ей хватит, но как-то неуверенно. - Так дед забрал. Он табор до сих пор водит. Баро. Девушка потянулась, достала деревянный гребень и принялась неспешно разбирать темные кудри. Гость сидел на полу, подперев притолоку, и с этого ракурса ромалке решительно нравился. Йен кивнул, что понял. Внучка баро - это, считай, высокого полета птичка. Он поднялся с пола - сразу же почувствовался легкий эффект от вина. Не качало - просто легкая зыбь по телу. Фургончик был совсем небольшой, поэтому пересечь расстояние, отделаявшее его от Лилит труда не составило. Он сел рядом на скамью, наблюдая за расчесыванием волос. потом просто положил руки ей на плечи. - Тебе трудно сегодня пришлось. Если хочешь, я могу помочь - один мадлонжец научил меня, как размять тело, чтобы успокоилось сознание. - Как сказал, так и сделала, - проворчала Лилит, но на лавку легла, благо, та была достаточно широкой. Длинные рукава рубашки и юбка подметали пол, но все выглядело достаточно пристойно, а если сравнить с нарядми благородных дам Дартмура, так и вовсе целомудренно У ромал свои понятия о том, что правильно, а что неправильно между мужчиной и женщиной, а еще очень свободно относится к наготе. Может быть поэтому среди других народов ромалы часто считаются от рождения порочными и не всегда получают теплый прием. Тем не менее, Лилит с пяти лет воспитывалась в таборе и переняла не только закон, но и дух народа своей матери. Хольстен хмыкнул, но не сказал ничего, только разминал, разогревая, руки. Потом осторожными поглаживающими прикосновениями прошелся по спине, чтобы "подготовить" кожу и немного расслабить мышцы. Затем перешел к более активным действиям, разминая напряженные мышцы на шее, плечах, пояснице, и только потом ближе к центру спины. Старался делать все как раз так, как учил его случайный наставник. Ему и самому это нравилось. Вот так вот просто прикасаться к коже. Он почти не заметил, как его движения приобрели характер более приватный чем просто массаж. Лилит насторожено замерла, повернув голову на бок.В свои семнадцать она не была наивным, но не была и испорченным ребенком, просто дочерью своего народа. В конце концов, она закрыла глаза и провалилась в полудрему. Бард разговаривал с ее телом, как хотел, и Лилит краешком сознания отметила, что мадложанец-учитель постарался на славу. А может быть, это ученик был хорош. Разнежившись, девушка почти пропустила момент, когда движения Йена изменились. Хольстен чуть передвинулся вдоль скамейки и опустился на колени так, что оказался совсем рядом с лицом девушки. Провел ладонью по её волосам, убирая лишнюю прядь с лица. Потом повторил жест, проводя уже тыльной частью ладони по щеке. Сколько у него было таких вот девчоночек? Да рахве же он считал? Зато он был совершенно искренним в этой свойе тяге. И даже если бы сказал что любит - не соврал бы. Он любил их. Всех. Каждую в особом смысле. Во всяком случае, это каждый раз можно было прочесть по глазам. Как сейчас, например. - Лилит. - позвал он. - Я думал устоять, но боюсь, не смогу. - сказал он негромко, прикасаясь губами к прядкам волос, виску, щеке и шее. - Еще бы, - последний раз в глазах Лилит отразилась вздорная девчонка и уступила место юной, но уже вполне развитой женщине. Она села, не обращая внимания на спозающую с плеч рубашку, и обеими руками откинула за спину тяжелую массу волос. На смуглом лице лихорадочно блестели откровенно хмельные темные глаза. Лилит улыбнулась и положила руки на плечи барда. Теперь она смотрела на него, стоящего на коленях, сверху вниз. - Задуешь свечу? - Нет. - мотнул головой бард. - Не хочу. - добавил он, высвобождая ромалку из её рубашки. Красивая - не шаблонной красотой. Может какой-нибудь художник и не назвал бы её такой. Но Хольстена мало привлекали канонические понятия о красоте. Ему лучшим цветком были вьюнки. Йен поднял глаза на смуглое лицо Лилит. А потом потянулся - пройтись губами по гладкой линии шеи, плеч, на которых из-за природной смуглости почти незаметны были несколько веснушек. Руки тоже не бездельничали, надо сказать. Лилит не стала возражать, ей было почти все равно. Почти, потому что в неверном свете все казалось чуть менее реальным, чем на самом деле. Девушка неохотно остранилась, вытащила рубашку барда из пояса штанов и запустила под нее руки. Ее первому любовнику не нравилось, когда она его раздевала, и Лилит всегда немного боялась, что очередной мужчина будет таким же. А к тому, чего боишься, всегда тянет. Девушка мягко толкнула барда назад, одновременно спускаясь на пол. Узкая лавка мало подходила для двоих. Руки были теплыми, когда девушка запустила их Хольстену под рубашку."Интересно, что она будет думать утром, когда хмель сойдет?" - промелькнула мысль у барда, когда он посмотрел в глубокие, с расширенными при малом свете - а может от вина - зрачками Лилит. Губы её еще хранили вкус вина, это он почувствовал,когда привлек девушку к себе. Шорох сбрасываемой одежды, случайный поскрип досок - звуки не проникали за стены фургончика. Они, а еще торопливые движения и неровное дыхание, оставались внутри, для двоих, наполняя собой маленькое помещение. Йеннард радовался, и старался этой радостью поделиться как мог сейчас. А потом огонек угас и даже тени перестали падать на окружавший фургон песок.
NPC: Почувствовав на лице первые солнечные лучи, Лилит хотела по старой привычке перекатиться на спину и потянутся, но что-то тяжелое поперек ног удержало ромалку на месте. Недовольно промычав что-то насчет обнаглевшего кота, которые теперь не только под фургоном спит, а еще на ногах валяется, девушка попыталась согнать животное. Однако несмотря на вполне активные, хоть и не очень меткие со сна пинки, тяжесть с ног никуда не делать, и Лилит, наконец, открыла глаза. В тот же момент мысль о том, что таких тяжелых котов у них в таборе сроду не водилось, наконец добрела до ее головы, и девушка села, сопроводив резкое движение восклицанием на диалекте ромалов, довольно громким и явно удивленным.
Йеннард Седой: Йен спал, подложив под голову руку и чему-то улыбался во сне. солнце его не беспокоило, ведь он привык спать сколько угодно и где угодно, если не был голоден. Такая вот бродяжья роскошь. Поэтому он был удивлен услышать резкое восклицание невдалеке. Он сел на постели, выпрямил спину. - С добрым утром, Лили... - в воздухе мелькнули голые ноги, а бард с треском рухнул вниз. просто он забыл где находится и решил опереться о кровать позади себя. Но позади него кровати не было.
NPC: - Айаа, опять... - ромалка подползла к краю шкафа, верхняя стенка которого служила ей кроватью, и высунулась за него. - Сердце, ты живой или как? Прошлый вечер она уже вспомнила, жалеть о сделанном не привыкла вообще, а сейчас причин не нашла вовсе. Кое-как замотавшись в покрывало, девушка ловко спрыгнула вниз. - Так и знала, что не нужно было тебя тащить наверх. Постоянно вы отсюда падаете. - Тут Лилит вспомнила, в каком состоянии бард заявился в табор, и сострадательно сморщила нос. Вообще этот фургон делался под птичьи размеры Лилит, поэтому мужчинам - вообще мужчинам, а тем более этому - был явно мал. Переступив с ноги на ноги и подобрав свисающий край покрывала, она наклонилась и протянула руку. - Вставай. Не хватало еще заново тебя штопать.
Йеннард Седой: - Живой, живооой - ухмыльнулся Йен. Он поднялся на ноги, потирая ушибленное плечо. - Не так уж и просто меня сломать. Что, прям так постоянно отсюда и падаем? - поддел он. Хольстен поскреб бородку, осторожно выглянул из двери. Время уже было не самое раннее. - Как думаешь, красавица, - спросил он, подходя к шкафу и заглядывая наверх, - а не выбраться ли мне, чтоб разжиться чем-нибудь съедобным? Здесь же должна водиться какая-нибудь живность, сурки, суслики или песчаные крысы.
NPC: - Прям падаете, - обманчиво простодушно подтвердила Лилит. Украдкой зевнула, прикрыв губы ладонью. - Ты бы оделся, что ли. Кажется, и твои пожитки остались на лавке. Сама девушка открыла дверцу шкафа, которая закрыла ее целиком. Бард мог услышать шелест перекладываемой одежды, потом неясный стук бусин, раскатившихся по полу. - Побери тебя черт. - Ромалка в простой рубашке с закатанными рукавами и длинной черной юбке, закрыла дверцу и опустилась на колени, - собрать рассыпавшийся браслет. - Жалко суслика. Да и песчаную крысу жалко. Есть вчерашнее жареное мясо, холодное правда. И хлеб есть. Хочешь?
Йеннард Седой: Хольстен поднял с лавки нижние штаны, затем натянул свои обычные полушаровары. Штаны были выиграны в кости у одного шулера. Просто ради справедливости. Рубашку просто накинл на плечи - за ночь повязка сползла, её все равно придется перебинтовывать. Собрал с полу несколько бусин, сколько успел заметить. - Если поделишься, так я рад буду. Но всё равно как-то неловко, к столу да с пустыми руками.
NPC: - Да разве это стол. Садись, все будет. Ромалка улыбнулась и принялась сноровисто накрывать на стол. Солнце вовсю светило в окно, предвещая еще один чудный день, птицы заливались под окнами, а Лилит пританцовывала, порхая по фургону. Лукавые боги ни единым знаком не дали знать молодой ромалке, чем обернется для нее эта встреча.
полная версия страницы